Этюд № 90.
От Сталинградской области до Калининской дорога дальняя. Осели за «101 километром» от Москвы. Не успели толком обжиться на новом месте, как забрали отца. Мне было 16 лет, когда я впервые услышала за спиной колючие слова: «дочь врага народа». Иногда бросали эти слова в лицо. Окончила неполную среднею школу № 3 при станции Княжьи Горы. Нашлись добрые люди. В 1938 году взяли на работу, не посмотрев на клеймо. Машинистка-радистка в редакции газеты «Сталинский путь». По совместительству корректор.

Училась в школе я хорошо. Всего 8 классов. По истории в аттестате отметка – отлично. Но откуда мне было знать, что такое «столыпинская реакция»? Исправила. Получилась «сталинская реакция». Тираж газеты изъяли. Главный редактор вовремя заметил. Пожалел девчушку 17 лет от роду. Сошло мне с рук. Этими же руками пришлось копать землю. Строить заграждения на подступах к Москве. В октябре 1941 года пришли немцы. По немецкому языку в школе у меня было отлично. Это вышло мне боком. Under Schule gein vor und bekommen vier und fünf*.

Дальше воспроизведу для вас отрывок из Книги Судеб. Глава 81. Бангкок – Хилтон.
В августе 1995 этот фильм показывали в России по одному из телеканалов. В главной роли привлекательная Николь Кидман. По сюжету она летит отдыхать в Таиланд. Ее спутником, как бы случайно, становится молодой человек. Они неплохо вместе проводят свободное время. Задержали главную героиню в аэропорту при вылете обратно. Наркоторговец использовал ее втемную. Дальше начались тюремные сцены. Допросы. Унижения. Побои.

Мама доживала последние деньки. У нее пропал интерес к жизни. Она уже почти ничего не ела и передвигалась с трудом. Но все-таки вечером просила отвести ее из спальни в гостиную с тем, чтобы посмотреть очередную серию мытарств, которым подвергалась героиня в исполнении Николь. Мама смотрела с напряженным вниманием. Это было заметно со стороны. В глазах матери снова вспыхивал огонек жизни. И вдруг с ее губ слетели тихие слова – «И там люди живут».

«Мама. Ты о чем? Почему так говоришь?». Ответ был скупой. Ей трудно было даже отвечать. И тоже – хотите верьте, хотите нет. Только думаю, что на смертном одре врать уже ни к чему. И красоваться тоже. Даю вводную - в годы войны наша семья жила под Москвой в поселке Княжьи Горы. Сказать точнее не семья, а то, что от нее осталось после коллективизации, репрессий и с началом кошмара войны. До того забрали отца семейства, а война забрала и всех сыновей. К слову забрала четверых, а вернула только двоих. После ожесточенных боев немецких оккупантов выбили из под Москвы. Туда пришли наши. Вот эти НАШИ и допрашивали мать. «А почему вы не убили ни одного немца?» - вопрошал следователь НКВД. «А почему вы не сожгли свою хату, в которой расквартированы были немцы?».

Профессия накладывает на человека неизгладимый отпечаток. У работников следственных органов есть какое-то занудство. Оно у них выработалось и сидит уже в крови. Они не умеют, или не хотят, понимать нормального, человеческого языка. Они просто не желают и не стремятся понять подследственного. Они действуют по инструкции. У них стереотипы мышления сформированы на то, чтобы выявить преступника любой ценой. Если ты была дочерью врага народа, то и сама тоже враг народа. Энкэвэдэшнику нужно это доказать. У него план по выявлению врагов и вредителей. И чем лучше он будет выполнять план, тем скорее ему дадут очередное воинское звание. Очередную пайку. Служитель дьявола будет рыть копытами землю. Будет искать, за что зацепиться. Будет искать, что еще можно повесить подследственному в нагрузку. С тем, чтобы сократить количество нераскрытых преступлений. Такова система, сформированная чекистами. …

Не знаю, что отвечала мать на допросе. Просто думаю. А как этот чекист представлял себе убийство вооруженного немца, которое должна была совершить, по его понятиям, молоденькая хрупкая девушка 20 лет от роду? Он то, вероятно, расстреливал врагов народа и ему не привыкать убивать. У него в голове уже забито – убить очень просто. Нажал на курок, и нет человека. Сотрудник НКВД болен. Умственно болен. Он психически ненормальный. Об этом же свидетельствует и второй вопрос. Легко спросить в натопленном помещении – «А почему вы не сожгли свою хату?». А где будет жить семья? Морозы то под Москвой… .

Ты, тыловая конторская крыса, будешь отсиживаться в тепле, ведя допросы заключенных, а молоденькая девчонка должна всю свою семью подвести под расстрел?

Ничего я этого матери не сказал. Просто спросил – «А как же тебя выпустили?». Выяснилось, что допрос был с пристрастием. Желая проверить правдивость показаний мою будущую мать подвергли медицинскому обследования. Комиссия установила, что она девушка. Это сейчас распущенные нравы, и то как-то не по себе. А в те времена деревенские девчата были воспитаны правильно.

«О чем вы говорите? Вы неправильно понимаете политическую линию партии». Моральные уроды. Сами сидят по уши в дерьме и хотят всех утопить в нем же. Им надо надругаться. Втоптать в грязь дочь «врага народа». Пусть весь лагерь знает. Не пионерский разумеется. Опять я все это домыслил, опираясь на ее скупые слова. Последний вопрос с моей стороны – «А почему же ты молчала столько лет?». «Не хотела, чтобы у вас были неприятности». Мать всегда остается матерью. Она всегда будет думать о детях.

В закоулках моей генетической памяти где-то остались землянки, лагерь, допросы. Весь ужас войны. Похороны бабушки в мерзлую землю. Невыдержала испытаний, свалившихся на ее хрупкие женские плечи. Сам я никогда бабулю в жизни не видел. Родился значительно позже. Но где-то там, в голове, есть укромный уголок, присыпанный пеплом. Если пепел разворошить, то под ним замерцает уголек воспоминаний и проступит рыжая борода деда Гришки. Которого увезли НКВДэшники году так в 37. И сгинул, пропал навеки мой дед.

Так ли это? Вот кажется, подойду сейчас к зеркалу Времени. Загляну в него глубоко, и увижу смеющиеся глаза деда. Хотя для меня он выглядит, как Отец. Я ведь смотрю на него глазами своей матери. В тех же укромных уголках памяти осталось жгучее чувство стыда. Я не виноват, но мне все равно стыдно. Кажется, что все смотрят и показывают на меня пальцем. Хотя я точно знаю, что никому до меня нет никакого дела. Каждый забился в свою конуру. Каждый дрожит за свою шкуру. А я знаю, что это действительно шкура. Всего лишь оболочка. Костюм для души. Когда-то он был ладно скроен и крепко сшит. Сегодня, мой любимый, безразмерный костюмчик уже довольно изрядно потрепан.

На чердаке моей памяти крепко засела фраза – «И там люди живут». Уж мама точно знала, что там действительно ЛЮДИ живут. Посему меня этим не испугаешь. Я пережил ужас лагерей еще до того как родился. А еще остался в памяти один вопрос, на который не смогла ответить моя мать – «За что хотели истребить нашу семью?». Теперь я знаю ответ. Чекисты боятся честных людей. Не только чекисты. Боятся все свиньи, теснящие друг друга у кормушки власти. А раз боятся, то неминуемо проиграют. Тут двух мнений тоже быть не может. … .
27.03.2023
* Прошу извинить если ошибся. Немецкий я не учил. Мамины слова воспроизвел по памяти, спустя 60 лет. Как сумел.